Владимир Потанин: «Способность ликвидировать ЧС говорит о силе»

Начиная с 29 мая, ситуация вокруг розлива дизтоплива в Норильске остается одной из наиболее обсуждаемых тем паблика. Мы публикуем выдержки из интервью президента «Норникеля» Владимира Потанина, данного «России-24». Откровенно о ситуации, уроках, штрафах и «ребрендинге».

 

«Мы слишком спокойно относились к таянью мерзлоты»

На этот счет было много спекуляций, но прежде всего нужно сказать о том, что одним из основных факторов явилось таяние вечной мерзлоты. Не единственный, конечно, фактор. Здесь был и человеческий фактор, и недостатки проекта, который делался еще в 1981 году и был недостаточно качественно реализован. Недооценка рисков, связанных с эксплуатацией такого рода объектов, – она налицо. В данном случае важно, что включился абсолютно новый и плохо прогнозируемый фактор – таяние вечной мерзлоты. Новый не потому, что мы не знали о том, что вечная мерзлота тает. Известно, что фундаменты, которые делаются на вечной мерзлоте, в принципе подлежат перемещению, и к этому все относились слишком спокойно. Переместилось – закрепили. Выяснили, что все сваи вертикальны – значит, нормально. То есть даже стандарты мониторинга, проверки такого рода сооружений были более мягкими, что ли. Сейчас нужно пересматривать все подходы к строительству, к мониторингу, к обеспечению промышленной безопасности на вечной мерзлоте. Это урок, который, к сожалению, извлекла не только наша компания. Это предупреждение всем, кто хозяйствует в условиях вечной мерзлоты.

 

 

«Мы ужесточили требования к мониторингу»

Компания «Норникель» на Таймыре хозяйствует на территории, которая примерно сопоставима с территорией Бельгии. Ни один хозяйствующий субъект не может полностью исключить различного рода неприятности. Вопрос в том, как их максимально предотвращать и как с ними потом по факту бороться.

Для того, чтобы понять причины аварии и их последствия, мы привлекли лучшие научные силы и компании — российские и зарубежные, которые обладают таким опытом. В частности, организовали «Большую норильскую экспедицию», в которую вошли 14 ведущих научных организаций со всей страны. Ждем результаты. Окончательные выводы пока делать рано.  

Мы заключили соответствующие соглашения с Ростехнадзором, по которым они мониторят состояние наших объектов. В первую очередь мы сами ужесточили к себе требования и инициировали ужесточение требований со стороны ведомства. С министерством природных ресурсов и с Росприроднадзором по нашей просьбе была создана рабочая группа, которая позволяет в рабочем режиме налаживать взаимодействие и по моноторингу, и по последствиями того, что произошло.

Мониторингу будет подвергнуто более 600 объектов. Они самые разные, в том числе резервуары. Часть из них, на всякий случай, выведена из эксплуатации. Если протечки топлива или иных опасных веществ все-таки будут, мы с запасом делаем сооружения, которые защищают этот объект. Так называемые обваловки – сооружения, которые позволяют удержать на случай аварии топливо в том периметре объекта, на котором он случился, не распространяясь далее.

Забота об экологии – все больше выходит на первый план. Со времен 70-80-х годов, когда на это вообще не обращали внимания, по крайней мере, в советской практике промышленного строительства. Мы в свое время сделали высоким приоритетом вопросы смертности и потери трудоспособности, как итог работы по промышленной безопасности, а экологические риски были очевидным образом недооценены. Сейчас идет переоценка. Я думаю, что и в государственных органах, которые регулируют эти вопросы, такая переоценка тоже, безусловно, происходит.

 

 

«Катастрофу арктического масштаба мы предотвратили»

Стоит задача качественно ликвидировать последствия аварии. Для меня это важный вопрос, потому что я помню слова президента: «Тут надо не быстренько прибраться для виду, а сделать все по-человечески». Именно так я и пытаюсь сделать. Но здесь у меня есть не только союзники, но и те, кто пытается нажить какой-то свой авторитет или капитал. Например, выяснилось, что вдоль берегов топливо надо собирать не только при помощи сорбента, сгребая его потом бульдозером. Тундре тяжело восстанавливаться, если снят даже небольшой слой земли. Нужно смывать остатки этого топлива, которое осело у берегов, и дальше ловить это так называемыми сорбирующими бонами. Они не просто останавливают, а впитывают в себя остатки солярки. Мы, соответственно, так и делаем – промываем землю и смываем ее в воду. Но некоторые самодеятельные товарищи приходят, и в этот момент около бонов меряют предельно допустимые нормы – выясняется, что они в три, в четыре, в пять раз выше.

Или другой пример: собрали топливно-водную смесь и поместили в мягкие контейнеры на берегу реки. Нужно было перебросить все это через труднодоступную тундру на десятки километров к месту сепарации. Соответственно, две российских компании приехали, протянули временные трубопроводы на несколько десятков километров. На такое расстояние, в таком объеме – свыше 25 тысяч кубических метров – подобные работы никогда не велись. То есть в истории ликвидации подобного рода аварий и разливов такой объем на такое расстояние никогда не перемещался. Нам удалось его переместить и, более того, отсепарировать – отделить топливо и запустить его обратно в производство, – а воду вернуть опять же в производственный процесс. Но когда монтировались трубы, абсолютно новая история, в месте стыков случилась протечка, несколько десятков литров. Штатную ситуацию преподнесли как очередной масштабный разлив. Хотя понятно, что при таком, в общем-то, новаторском способе, тяжело избежать каких-либо накладок. И, кстати говоря, тут же все было локализовано, убрано и так далее. Но, тем не менее, элемент злорадства я не перестаю ощущать.

Да, могло быть очень плохо, если бы топливо пролилось через реку Пясину в Карское море – действительно, это была бы катастрофа арктического масштаба. Но я подчеркиваю, что эту угрозу нам удалось остановить. И, кстати говоря, председательствуя в Арктическом совете в ближайшие годы, Россия, мне кажется, может твердо исходить из того, что способность страны ликвидировать подобного рода аварии дорогого стоит. Потому что ни одна страна не может гарантировать, что на ее территории никогда не будет техногенной катастрофы. А вот способность это ликвидировать – говорит о силе, а не о слабости.

 

 

«Штраф должен быть, но справедливый»

Мы обязались максимально ликвидировать последствия. И работаем над этим добросовестно, вдумчиво, не жалея средств. Что касается штрафа, который является наказанием компании за то, что она допустила аварию, – он должен быть справедливым. Справедливым, значит, основанным на точных данных о том, сколько топлива попало в водоемы. По нашим подсчетам, это в полтора раза меньше, чем заявлено в первичном акте. Соответственно, данные подлежат проверке экспертизы. Мы точно получим другой объем. Во-вторых, при такого рода штрафах применяются коэффициенты. К нашей компании применили максимальный коэффициент «5». Но он используется, если компания бездействует в течение 500 часов и ничего не делает. Получается, если бы мы ничего не делали, то получили бы ровно такой же коэффициент, как при нашей полной включенности. При всех тех усилиях, тех результатах, которых мы достигли – все равно максимально наказывающий коэффициент. Нам представляется, что это несправедливо, и коэффициент должен быть другим. Кроме того, мы значительные средства уже потратили на ликвидацию последствий аварии. У нас на сегодняшний день порядка 11,5 миллиарда рублей затрат, которые мы несем в связи с ликвидацией непосредственных последствий аварии. Это еще не считая всяческих рыбных заводов и прочих расходов, которые мы еще в будущем понесем. Если вспомнить, сколько выставляется экологических штрафов у нас в стране, то в среднем это 1 миллиард рублей в год. Получается, что авария, которая случилась в Норильске, по своему ущербу равна 150 годам всех аварий по всей стране. Мы ожидали, что урегулируем вопрос в досудебном порядке. Об этом же говорил и министр экологии. Так или иначе, мы оказались в суде. Может оно и к лучшему, когда идет речь о справедливости, суд – то самое место, где эта справедливость может быть установлена.

Мы считаем, что из 148 миллиардов, насчитанных Росприроднадзором, должны вычесть 11,5 миллиардов, уже потраченных на ликвидации. Плюс снижение коэффициента. Подчеркну, пока никаких экспертиз по объему разлитого топлива никто не делал. Она просто пока не заказывалась. В том числе потому, что работы по сбору топлива продолжаются. В частности, под тем фундаментом, который был под разрушившимся баком, до сих пор еще есть остатки топлива, и оно продолжает извлекаться. Кроме того, подлежит уточнению объем топлива, который оказался в грунте. Мы собрали почти 200 тысяч кубических метров. Можете себе представить, какой это колоссальный объем, и сколько в нем находится топлива? Это тоже подлежит уточнению через экспертизу. Но это все будет проделано, процедура достаточно стандартная.

 

 

«Норникель» станет частью «зеленой» экномики»

Все экологические мероприятия в рамках заявленной программы будут сохранены в полной мере.  В результате того, что мы закрыли никелевый завод, который был в черте города, выбросы диоксида серы в Норильске уже сократились на 30 процентов. Сейчас занимаемся закрытием плавильных цехов на границе с Норвегией. Причем делаем это во взаимодействии с властями Мурманской области, все очень корректно и социально приемлемо. Общая сумма, которую мы потратим на обеспечение улавливания всех выбросов диоксида серы, возросла, и с тех пор, как я докладывал об этом президенту. Мы говорили о 150 миллиардах, сейчас она уже превышает 250 миллиардов. Потому что по мере развития проекта возникают новые проблемы, он расширяется, усложняется, и расходы на него растут. Но это не мешает нам быть приверженными реализации этого проекта. В 2023 году мы в два раза, почти на 50 процентов снизим выбросы серы, а к 2025 году – на 90 процентов. И это происходит благодаря тому, что мы выбрали более затратную для нас технологию. Но она более безопасная и эффективная. То есть расходы на все, что касается экологической корректности и безопасности труда составляют более 350 миллиардов рублей. Колоссальные ресурсы, но компания, которая платит высокие дивиденды акционерам, должна быть способна потратить серьезные средства на инвестиции в расширенное воспроизводство и на обеспечение устойчивого развития. У нас сейчас 5-7-летний период перехода на более высокие стандарты устойчивого развития. В идеале должен произойти «ребрендинг» «Норникеля» от одного из главных загрязнителей в Арктике к компании, которая содействует зеленой экономике. Производство наших металлов для батареек, для катализаторов – это как раз и есть вклад в зеленую экономику. Получается, что мы сейчас пока в таком противоречивом состоянии: с одной стороны, мы производим то, что нужно для зеленой экономики, с другой стороны сами являемся загрязнителем. Мы уберем эту составляющую, что мы загрязнители, и сможем произвести ребрендинг нас как зеленой компании.