Россети Сибирь: Мы не душим конкуренцию — ее просто нет

Нынешний год все поставил с ног на голову, заставил пересмотреть процесс организации работы. Какие именно коррективы внес коронавирус?

— Кроме большого объема мероприятий по обеспечению безопасности, закупке СИЗ, перевода работы, обучения максимально в дистанционный режим, мы весной ввели 30-процентную надбавку для промышленно-производственного персонала и держали ее пять месяцев. Наши затраты на весь комплекс мер по Россети Сибирь — более миллиарда рублей, мы пока их нигде не показали, но надеемся, что регуляторы у нас их примут.

 

Вы сказали, если регулятор примет. А если нет, что вы будете делать?

— А что мы можем сделать? Мы отвечаем перед нашими сотрудниками, в том числе за их здоровье, за условия труда. Будем изыскивать внутренние резервы повышения эффективности. Но в этом году, конечно же, антиковидные меры сказались на финансовом результате, который мы могли бы показать на миллиард больше.

 

Следующий год будет явно не дешевле в смысле затрат на антиковидные меры и не проще в плане их организации. Вы подготовились?

— 2021-й мы спланировали с учетом всех затрат. Мы предполагаем, что в следующем году не будет того падения полезного отпуска, которое было в текущем. Красноярск, кстати, один из лидеров этого процесса, падение полезного отпуска составляло до 13 %. По компании в целом мы завершаем год со снижением отпуска в минус 3 % от уровня 2019 года, но думаем, что в 2021-м выйдем на уровень 2019-го, и объем выручки у нас скорректируется.

 

Понимая, что не соберем выручку, в 2020 году мы пересмотрели параметры инвестпрограмм, и там, где увидели, что без риска для надежности можно сдвинуть некоторые инвестиционные мероприятия вправо, мы их сдвинули. Если в конце 2019 года предприниматели рассчитывали на расширение производства, открытие новых торговых точек, то по результатам второго квартала очень многие скорректировали свои планы, перенесли их дальше. Соответственно, и мы смогли их подвинуть. 

 

Больной вопрос по Красноярску: с одной стороны, электросетевое хозяйство значительно обновилось к Универсиаде, с другой — количество аварийных отключений в некоторых районах города превосходит разумные пределы. В чем причина? 

— Во время Универсиады прежде всего мы обратили внимание на системную надежность Красноярска, спортивные и инфраструктурные объекты. Системная надежность — это линии высокого напряжения, подстанции высокого напряжения, это огромные средства, вложенные в то, чтобы город стал открыт для техприсоединения. Раньше порядка 70 % Красноярска было просто закрыто, город не мог развивать эти территории. Если отключается одна линия 110 кВ, отключается весь микрорайон. Если отключается одна линия 10кВ — то 2–3 дома. Мы переложили кабельные сети магистрального значения и обеспечили системную надежность. Чтобы дойти до каждого потребителя, необходимо вложить еще 1,6 млрд рублей.

 

 

В настоящий момент у нас огромная величина выпадающих доходов по компании, по филиалу Красноярскэнерго, и они пока не возвращаются. И получить эти 1,6 млрд на данный момент можно только через тариф, на что никто пока идти не согласен.

 

Я внимательно слежу за всеми аварийными отключениями. Если посмотреть на статистику, год от года количество технологических нарушений в сетях и продолжительность отключений снижается. Норматив по компании — не более двух часов. Если дольше, то кто-то точно останется без премии. Мелкие отключения мы перезапитываем в течение часа.

 

Но кроме нас есть и сторонние сетевые организации, их в Красноярске более 20, и порядка 40 % отключений в наших сетях вызвано отключениями у них. Иногда бывает так, что мы нашего потребителя запитываем, спрашиваем у коллег, когда они включатся в сеть, а нам отвечают: завтра утром, нам сейчас некогда.

 

Другой вопрос по плановым отключениям — они должны происходить, чтобы не было потом аварийных.

 

Часто рвут кабель сторонние организации — при ремонтах, дорожных, строительных работах. В Республике Алтай был прецедент: охотники расстроились, что остались без добычи, решили показать свою удаль и расстреляли изоляторы на линии 110 кВ. Линия в труднодоступном месте и питает полреспублики, соответственно полреспублики в течение часа оставалась без света. Их потом, конечно же, нашла полиция, ребята получили и штрафы, и сроки, но факт остается фактом: иногда безалаберное отношение наших соседей приводит к таким последствиям.

 

В последние несколько лет ведется дискуссия об укрупнении сетей. О том, что мелкие компании либо должны прийти к некоему стандарту обслуживания, либо это хозяйство должно быть передано крупным компаниям. Один из популярных аргументов против укрупнения — зачем нам новая монополия?

— Может быть, я открою вам секрет, но на территории края у нас 49 монополий в сетевом хозяйстве. Каждая сетевая организация — это монополия, и нельзя говорить, что Россети больше монополист, чем какое-нибудь ООО «Ромашка». Пора уже понять, что реформа РАО ЕЭС подразумевала разделение возможно конкурентных и заведомо монопольных видов деятельности. Генерация — возможно конкурентная: там есть рынок на сутки вперед, есть торги по КОМ, ДПМ проходит на конкурсной основе. Есть рынок сбытовых организаций, он еще не настолько развит, но он есть.

 

Электросетевая компания — это естественная монополия, она сильна тогда, когда она одна. Потому что возможностей перераспределять ресурсы больше, чем в рамках 49 имеющихся монополий.

 

Приведу пример. Допустим, сетевая организация владеет сетями райцентра и оказывает услугу по передаче электроэнергии. В компании есть аппарат управления, свои ремонтные возможности, эксплуатирующий персонал — если это качественная организация, конечно. И там же есть наш РЭС, наша база, она сильнее и мощнее, наш персонал, наши стандарты. Для потребителя разве дешевле содержать два аппарата? Если мы заберем эти сети, нам не нужны на них отдельный экономист, юрист, бухгалтер и директор. И производственные мощности можно сделать более эффективными в использовании.

 

 

Вот это естественная монополия, а конкуренция, о которой так любят говорить, заключается, во-первых, в конкуренции за выручку, которую установит регулятор, и во-вторых, когда сетевая организация с уставным капиталом в 10 тыс. рублей собирает с потребителей 1,5 млрд, строит сети параллельно нашим, раздувая свой капитал, и ничего положительного в регион не приносит. Это извращенные формы конкуренции в естественной монополии.

 

Аргумент «нам вас не с кем будет сравнивать» мне тоже непонятен: только в группе Россети 14 сетевых компаний, давайте друг с другом сравнивать, мы так и делаем, зачем нам равняться с ООО «Ромашка», по каким критериям? Давайте сравнимся с лучшими мировыми практиками, чтобы понять, в чём они более эффективны.

 

То есть стратегия вашей компании выстроена вокруг консолидации сетевого имущества?

— Стратегия нашей компании одобрена советом директоров Россети и президентом РФ, мы на всей территории присутствия занимаем такую позицию. Мы открыты, мы готовы, мы в диалоге со всеми, кто готов нам передавать сетевое имущество. Мы естественная монополия, и не надо нас укорять, что мы душим конкуренцию. Ее просто нет, и душить нечего.

 

В прошлом году на Сибирском энергетическом форуме широко обсуждалась тема льготного техприсоединения. В частности, что потребители заказывают максимально разрешенную мощность, но всю ее не выбирают — в результате затрачиваются значительные деньги на строительство и обслуживание сетей и оборудования, мощность не востребована, но тем не менее зарезервирована. Давайте опишем проблему, так сказать, в денежном выражении.

— Начну все же с другого. В прошлом году на КЭФ я обещал, что мы доведем количество договоров просроченного льготного техприсоединения до нуля. На 1 июля прошлого года ноль по Красноярскэнерго зафиксирован. Эту историю мы победили. На протяжении четырех лет, начиная с 2017 года, мы занимали денежные средства, чтобы обеспечить 5 700 просроченных договоров, это более 6 млрд рублей. И больше половины этих средств нам в тарифе не вернулось. Здравый лимит кредитных возможностей мы уже исчерпали. Порядка 60 % нашей годовой выручки — это кредиты: Универсиада, льготное техприсоединение, уход потребителей на прямые договоры с ФСК и прочие выпадающие доходы. Есть и ряд других вещей, которые регулятор не всегда учитывает. Сейчас мы решили проблему сроков по льготному техприсоединению за счет ужесточения внутренних регламентов и процессов, но входим в то, что у нас банальный дефицит средств, и мы не можем присоединить всех.

 

По Красноярску ситуация не такая показательная, хотя и тут есть о чем поговорить. Допустим, по Хакасии: 5 600 договоров за три года выполнено, из них по 2 600 потребитель отказался подписывать акт, потому что ему эти мощности по каким-то причинам уже не нужны. Потрачено более 1,7 млрд рублей — это, чтобы вы понимали, годовая выручка Хакасэнерго. Возвращать эти деньги через тариф — это двойной рост тарифа одномоментно. Все население республики — 500 тыс. жителей, услугой воспользовались около 3 тыс. абонентов, в итоге менее чем за один процент населения, которое реализовало свою льготу, все 500 тыс. должны скинуться и заплатить. Насколько это справедливо, обсуждать не буду, это требование закона.

 

За 9 месяцев на льготное техприсоединение в Красноярском крае потрачено 502 млн рублей, а всего за год в создание и реконструкцию сетей для этих целей будет вложено 886 млн рублей Льготное техприсоединение стоит заявителю 550 рублей, максимальная мощность — 150 кВт. Те, кто берет эту мощность, по статистике, используют ее максимум на 12 %. Сейчас, в коронакризис, и того меньше: порядка 8 % построенной в рамках льготного техприсоединения мощности используется. Логика очень простая: я предприниматель, мне положено 150 кВт, я попрошу именно столько, не буду заморачиваться и считать, сколько мне требуется реально — 10 кВт, 15 кВт... Сетевая компания выстраивает инфраструктуру, а весь другой потребитель за это плати! Потом мы эту инфраструктуру обслуживаем и несем затраты в тарифе еще и за это. Позиция компании «Россети» очень простая: когда много и бесплатно, оно не будет использоваться эффективно. Давайте введем плату хотя бы 5 тыс. за киловатт, тогда все начнут считать, сколько надо на самом деле. В Красноярске средняя стоимость одного договора подошла к 300 тыс. рублей. Это город, кабельные линии, сложные условия прокладки. 15 киловатт по 5 тыс. рублей — 75 тыс. Это явно меньше, чем мы вкладываем, но хоть как-то компенсирует стоимость работ и главное — научит людей считать.

 

Вы сказали, что вынуждены пересмотреть инвестпрограмму в связи с затратами на противоэпидемические мероприятия, плюс, как я понимаю, накладывается большой объем не компенсированных выпадающих доходов, затраты на льготное присоединение, исчерпание кредитных возможностей и недостаток тарифа…

— Да, скажу прямо: денег катастрофически не хватает, мы уже урезали инвестпрограмму по Красноярску, в следующем году пойдем тем же путем. В надежность Красноярска нужно вложить еще 1,6 млрд, по краю — еще 3 млрд рублей. Сейчас ситуация складывается таким образом, что единственный источник финансирования инвестпрограммы — это тариф. В последнее время стало модно сравнивать тарифы в Иркутской области и в Красноярском крае. Что входит в наш тариф: плата ФСК, покупка потерь и плата сторонним, плюс наши затраты на содержание и эксплуатацию оборудования. Чтобы оценить содержание и сопоставить сетевые активы, мы смотрим на стоимость содержания одной условной единицы оборудования. Так вот, стоимость содержания одной условной единицы в Красноярске дешевле, чем в Иркутске. А почему там ниже тариф? Потому что полезный отпуск на одну единицу оборудования, то есть количество киловатт-часов, которые через нее проходят, в два раза больше, чем в Красноярске. Это к вопросу о пустых, никому не нужных мощностях, зарезервированных через механизм льготного техприсоединения. То есть мы с нашими подходами, регламентами, умением, знаниями, заходя в Иркутскую область, будем более эффективны, чем сетевые компании Иркутска. Если у нас единица продукции на затраты будет в два раза больше, то и тариф станет ниже, чем в Иркутске.

 

Мне кажется, повышение тарифа — худшее, что может случиться в жизни губернатора.

— Глава Хакасии Зимин в свое время набрался мужества и поднял тариф на 37 %, потому что понимал, что это необходимо для республики. Сейчас Хакасия живет без инвестпрограммы, в 2021 год мы входим только со средствами на аварийно-восстановительные работы, ни на что больше денег нет. Я это говорю без стеснения, объяснял и губернатору, и полпреду, потому что так регулировать, как это делают в Хакасии, нельзя, если ты думаешь об энергобезопасности региона.

 

Каков же запас прочности у Красноярского края?

— Не могу сказать, например, в годах. Сетевое хозяйство везде разное: есть трансформаторы 1953–1957 годов, которые еще работают. Есть изношенные линии. Надо понимать, что может выстрелить в одном месте, а плохо будет всем. Да, есть аргументы против повышения тарифа, но надо понимать, чем это рано или поздно закончится. Я за системный подход, за долгосрочный. Мы готовы брать на себя обязательства по повышению уровня надежности, по льготному техприсоединению, по объему инвестиций в регион, но мы хотим, чтобы регион взял на себя ответственность, что за какой-то период времени у нас будет необходимый объем денег. Тогда мы садимся за стол переговоров и подписываем соглашение на 10 лет. 

 

Мы начинаем думать, где можем повысить эффективность, как выстроить работу, чтобы реализовать все планы и вернуть инвестиции. Мне кажется, это очень простой и понятный подход. Я с любым руководителем региона разговариваю об этом: вы будете понимать, как мы работаем, а мы — за какие деньги работаем. В Кузбассе, например, это понимают.

 

Наталья Кобец