Все по Чехову: в театре Пушкина поставили спектакль «Без названия» о любви и деньгах

Даже ее авторство до конца не подтверждено: текст обнаружили уже после смерти писателя. Но вы наверняка его знаете - эта история легла в основу фильма «Неоконченная пьеса для механического пианино». О красноярском прочтении классики Олег Рыбкин рассказал «Деловому кварталу».

 – Олег Алексеевич, у пьесы нет названия, но, с другой стороны, ей давали несколько заглавий. Есть из чего выбирать, а спектакль все равно остался «Без названия».

– «Пьесу без названия» иногда называют «Платоновым» по имени главного героя или «Безотцовщиной». Есть какие-то такие варианты, которые восстанавливали по письмам Чехова и его дневникам, но данного автором заглавия у произведения нет. Те, что был придуманы другими, меня не устраивали, а придумывать какое-то другое мне не захотелось. Поскольку тем, которые существуют в тексте, много, мне показалось несправедливым выделять какую-то одну и выносить ее в заглавие. Поэтому выбор названия, видимо, будет за зрителем. По той главной мысли, которую он для себя выделит.

– А вы какую главную мысль выделяете?

–  Когда мы говорим о прозе и драматургию Чехова, то в ней всегда есть две важнейшие темы – любовь и деньги. Вот и в этом спектакле любовь и деньги очень тесно связаны.

– Сама пьеса очень большая, а спектакль получился очень небольшой – около двух часов. То есть вы с купюрами ставите.

 – Да, не буду скрывать – 186 страниц, из которых осталось чуть больше 40. Сокращать, с одной стороны, было несложно. Понимаете, эта пьеса, к тексту которой нет такого пиетета, как к другим чеховским текстам. Можно ли было бы так легко сокращать «Вишневый сад» или «Чайку», которую театралы и любители литературы знают практически наизусть? У «Пьесы без названия» такого нет. Ведь даже авторство Антона Павловича спорно. Одни говорят, это ранняя пьеса, самая первая. А есть мнение, что Чехов ее только правил, а написать ее мог его старший брат.

– А от чего пришлось отказаться в сюжете?

– От некоторых сюжетных ответвлений пришлось отказаться. Мы поэтому и подзаголовок дали этому спектаклю «Темы и вариации». И вот эти темы и вариации возникают, где-то отражаются в друг друге. Что-то придется домыслить, что могло бы быть дальше, потому что какие-то линии обрываются. Структура у спектакля достаточно рваная получилась, этакий калейдоскоп. Но в тоже время в нем есть такие сюжетные ходы, которые должны быть интересны зрителю

– Что-то дописывали за Антона Павловича?

– Об этом я скромно умолчу.

– Все ли герои спектакля сразу нашли своих исполнителей?

– Это, наверное, свойство современного театра и современной актерской техники – умение присвоить текст и сделать его звучащим в унисон дню сегодняшнему. И спектакль у нас получается такой поколенческий для молодежи из нашей труппы. Мы омолодили историю: эту пьесу довольно часто ставят, ее экранизировали в России и за рубежом. .И почему-то именно в России считалось, что главного героя должен играть человек в возрасте 40-45 лет, а иногда и старше. То есть познавший жизнь, умудренный. А у Чехова внятно написано, что главному герою – 27 лет. И это, наверное, ключ к этой истории, к этим «Темам и вариациям». Для нас важно, что его играет молодой достаточно человек. В нашем случае – Станислав Линецкий. А партнерши у него разного возраста, и это тоже важно, это позволяет говорить о каких-то психологических особенностях личности современного человека.

– То есть спектакль адресован молодому зрителю?

– Не совсем. Точно для тех, кто старше 18. Он довольно сложно устроен. И наверное, будет несколько тяжеловат для людей незрелых. Без опыта жизненного. Хотя, может быть, им тоже будет интересен такой взгляд с другой стороны житейского опыта. А смотреться, мне кажется, он будет легко.

– Оформление спектакля связано с лодками…

– Это ассоциативная история. Художник по свету у нас прекрасный Дмитрий Зименко ( Митрич) – лауреат «Золотой маски», и художник по костюмам не менее знаменитая Елена Турчанинова, сценограф Илья Кутянский. Когда это все соберется, будет интересный  результат.

– Планируется, что у спектакля будет фестивальная история?

– Об этом нельзя сказать на берегу: сложно предугадать, какая судьба сложится у спектакля. Есть замечательные спектакли, которые были достойны фестивалей, но в силу каких-то причин прошли незамеченными. А есть спектакли, о которых ты никогда не подумаешь, что у них сложится фестивальная история. А она неожиданно складывается. Например, «Чик. Гудбай, Берлин!», который был сделан легко, просто, с минимальными затратами. Но мы объездили с ним практически все самые важные российские фестивали и получили кучу наград,

– Вы недавно вернулись из Москвы и Санкт-Петербурга, столичные зрители смотрели «Мы, герои» и «Смерть Тарелкина». Какой прием был? 

– Хороший прием. Вообще эти легенды про столичную публику... Есть, конечно особенности, но я бы делил иначе. Есть фестивальная публика, готовая ко всему, а есть критическая масса, которая может занять большую часть зала, и тогда артистам не так легко  играть. Конечно, разные реакции иногда бывают…  скажем так – непредсказуемые (Смеется.) Но, по сути своей, все равно мы обращаемся к чувствам, к эмоциям и разуму, В театре важно эмоциональное восприятие. А оно пробивается проще. Понятно, что у спектакля должно быть послевкусие, что он требует времени на осмысления, но это все – позже, позже. А первична эмоция. Если нет эмоции в спектакле, то для меня это бессмысленно потраченное время.

Записала Клавдия Стельмахович

Фото Сергея Чивикова