«Художник не должен бояться оскорбить чьи-то чувства», — Олег Рыбкин

Какие спектакли становятся «золотомасочными», а какие – любимы зрителем? Сможет ли «фестивальный» спектакль быть востребован обычными людьми, а коммерчески успешный – рассчитывать на хорошие отзывы критиков? Об этом – в интервью главного режиссера Красноярского театра драмы им. А. С. Пушкина Олега Рыбкина.

Заставить зрителя вздрогнуть

Недавняя ваша премьера — «Опасные связи», судя по отзывам, — смелое прочтение известного произведения, настоящая бомба. Общество все больше скатывается в пуританство, чтобы ставить такие вещи нужна определенная смелость.

— Если постоянно бояться, что своим творчеством оскорбишь чьи-то чувства, искусством заниматься не стоит. Это последнее, что должно останавливать художника (если ситуация не находится в рамках уголовного законодательства). Для спектакля у нас стоит абсолютно честный возрастной ценз 18+, и мы строго следим, чтобы он не нарушался. Ничего выходящего за его пределы не происходит. Да, есть несколько рискованных сцен, но лишь для того, чтобы заставить зрителя вздрогнуть. В какой-то момент заудитория получает другую музыкальную среду, иное визуальное впечатление. И таким образом более остро воспринимает происходящее. Вы верно сказали, сейчас есть тенденция к определенному пуританству. Но как можно говорить о любви, которая включает в себя и эротику, и секс, избегая их?

Это успешный спектакль?

— Да, если иметь в виду именно зрительский успех. Он идет с аншлагами.

Какие постановки становятся коммерчески успешны? Какие — востребованы у горожан, а какие — обласканы критикой?

— Это непростой вопрос. Говорить, что на «Я. Другой. Такой. Страны» зал переполнен — будет неправдой. А вот «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» идет с аншлагами. Это не значит ни-че-го, ведь оба спектакля номинированы на «Золотую маску». Что касается коммерческого успеха, здесь критерии очевидны: качественно поставленные комедия или мелодрама будут иметь успех. Это может быть и классическая, и современная пьесы. Например, постановки «Он, она, окно и тело» и «Чисто семейное дело» идут годами, имея преданных поклонников. Как совершенно справедливо утверждает зрительская служба, а это отдельное серьезное государство внутри театра,  план по зрителю никто не отменял. Он растет год от года.

Еще одна премьера — постановка «Три дня в деревне», по произведениям Тургенева, в переработке драматурга Патрика Марбера. Перевод сделали специально для театра Пушкина, сейчас у вас исключительные права. К чему такие сложности? Почему нельзя было просто открыть томик Тургенева?

— Можно ли в наше время читать произведения Тургенева без иронии? Наш взгляд на природу чувств и их выражение, по сравнению с тургеневским временем, изменился. Драматург передал современный иронический взгляд на терзания русской женской души. С другой стороны, ему удалось тонко отразить интонации Тургенева.

Спектакль будто прописан акварельными красками…

—  Да, спектакль у нас получился красивый, мы уже успели показать его на Биеннале театрального искусства в Москве. Зал в два раза больше, чем наш, был полон. «Три дня в деревне» любим зрителями, в то же время  востребован на фестивалях. Случаются счастливые совпадения. Так было с «Зойкиной квартирой» — один из моих первых спектаклей (шел в новосибирском «Красном факеле» — ред.). Недавний пример — «Розенкранц и Гильденстерн мертвы».

Чтобы заметили, нужен прорыв

Ощущение, что в последнее время появилось сразу несколько молодых актеров, которые очень ярко себя заявляют. Мария Алексеева,  номинированная на «Золотую маску», Станислав Линецкий — у него сразу несколько главных ролей в последних премьерах. И это лишь пара имен, на самом деле их намного больше. С чем связан такой прорыв?

—  Наверное, произошло какое-то накопление внутренних и профессиональных сил. Мы пережили очень непростой период, пока шла реконструкция здания. Постоянно перемещались по городским ДК, репетировали в некомфортных условиях, да еще и выпускали премьеры. Мне кажется, форс-мажорная ситуация нас всех сплотила, многие артисты в этих условиях очень выросли. И, к слову, тогда не ушел ни один актер!

Многие из молодых звезд принимают участие в других проектах. Например, играют в «Театре на крыше». Как вы к этому относитесь?

—  Без всякой ревности, но с интересом. Слежу за тем, что делают молодые артисты в независимых проектах. То, что вижу, мне чаще нравится. Уверен, это дополнительные возможности для самореализации и понимания современных театральных процессов. Экспериментальные постановки, как правило, делают известные режиссеры. 

Проект «Театр на крыше» за годы своей жизни превратился в очень интересное культурное явление, и даже вошел во внеконкурсную программу «Маски». Как вы думаете, аудитория готова к появлению нескольких подобных площадок? Они будут востребованы?

— Понять, есть ли зритель для таких экспериментов, нет ли его – теоретически невозможно. Потому что в городе таких площадок практически нет (точнее, физически они есть, но их нет в общественном пространстве). В Красноярске, возможно, не так много творческих людей, способных организоваться в самостоятельный, новый проект и предъявить убедительный художественный результат.

Тем не менее театры края показывают сильные результаты — сразу четыре спектакля номинированы на «Золотую маску». Нужна господдержка?

— Чтобы добиться каких-то серьезных результатов, нужно прежде всего не бояться. Не бояться работать с приглашенными режиссерами (как в спектакле «Я. Другой. Такой. Страны»). Не бояться экспериментов. «Золотая маска» не берет просто хорошие качественные спектакли – их ведь выпускают много. Должен быть какой-то новый взгляд, который определяет неожиданное решение в  известной пьесе или неожиданный литературный материал, который сам по себе вызывает интерес.

Помните, в спектакле «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» в антракте зритель переходит со сцены и смотрит следующий акт уже из зрительного зала, а потом снова возвращается на сцену. Это перемещение придумано не для того, чтобы сделать нечто оригинальное. Задача —  изменить оптику восприятия театрального представления. Зритель должен почувствовать то же, что переживают Розенкранц и Гильденстерн. Они оказались выброшены в мир, где нужно принимать какие-то решения. Они растеряны, потеряны…Так же чувствует себя и зритель, которого неожиданно перемещают в новое пространство.  

Или, например, спектакль Дмитрия Егорова «Я. Другой. Такой. Страны» — первая масштабная постановка текстов выдающегося, но не слишком широкоизвестного автора Дмитрия Пригова. Наверное, помимо очевидных художественных достоинств спектакля, и это повлияло на решение экспертного совета номинировать его на «Золотую маску». Непременно должен быть какой-то прорыв, чтобы постановку заметили на фоне сотен качественных, но обычных.

Включиться в игру

Удивительно, театральную условность персонажей Шекспира зритель готов воспринять. А вот героев совсем недавнего, советского прошлого — нет. На премьере «Я. Другой. Такой. Страны» во время эпизода, где обыгрывается миф о Маресьеве, позади меня сидели люди и возмущенно шептались: «Да они всё перепутали!»

— Это тот случай, когда зритель должен быть достаточно подготовленным для того, чтобы включиться в игру, быть способным понять меру условности, довериться режиссеру и театру. Тогда произойдет контакт. Если зритель отторгает необычный взгляд на советское славное прошлое, не происходит ничего, кроме неприятия. Это чрезвычайно разрушительно и для спектакля, и для театра, и, конечно, для самого зрителя. Думаю, нужно как-то работать с тем, чтобы люди шли в театр, понимая, какой спектакль будут смотреть.

Возвращаясь к спектаклю «Розенкранц и Гильденстерн мертвы».  Его сравнивают по стилистике с японским театром кабуки. Герои спектакля словно маски. На настоящих людей похожи  только два персонажа — Розенкранц и Гильденстерн.

Наверное, потому, что мы им и сопереживаем, разве нет? Именно им – слабым, живым, страдающим людям. Пьеса драматурга Тома Стоппарда совсем не о страданиях главных героев Шекспира. Она о чувстве потерянности и растерянности перед лицом неведомых, но опасных сил. И, наверное, это ощущение, передается зрителю. Потому что, мне кажется, это состояние, в котором сейчас находится наше общество…Если художнику удается передать это ощущение, и оно знакомо и понятно зрителю, тогда возникает определенное напряжение, ток – между тем, что происходит на сцене, и зрителем. 

Беседовала Наталья Машегова