«Некоторых родственников нельзя пускать даже на порог больницы», - Владимир Мацкевич, врач

Блоги DK.RU

Владимир Мацкевич, к.м.н., заведующий отделением анестезиологии-реанимации ожогового центра Краевой клинической больницы:

Недавно Владимир Путин поручил Минздраву до 1 июля проработать возможность посещения родственниками пациентов в реанимациях. Сейчас в разных отделениях две крайности: либо пускают почти всех, либо – почти никого. Я сторонник индивидуального подхода. Есть родственники, присутствие которых помогает и пациенту, и персоналу, а есть такие, которых нельзя пускать даже на порог больницы.

Начну с того, что в России действует закон, где русским по белому написано: пациент имеет право на анонимность самого факта обращения в больницу. А уж тем более нужно быть осторожным с информацией о больном, находящимся в реанимации. В палате, как правило, несколько пациентов, причем у нас лечатся все – от младенцев до стариков. Кто-то без сознания, кто-то на аппарате ИВЛ, у кого-то ожоги интимных мест… А на каждой кровати висит табличка с фамилией и диагнозом больного. Перегородки не предусмотрены, наличие ширм серьезно затрудняет наблюдение за пациентом. Были случаи: заходит родственник пациента, достает телефон и начинает фотографировать соседей по палате. И через минуту это фото могло появиться в сети. Хорошо, что я находился рядом - сразу заставил стереть фотографии, а охрану клиники попросил больше этого человека не пропускать. Ведь человек, назвавшись родственником пациента, мог пройти в палату с совершенно негуманной целью – если травма «криминальная», есть те, кто хочет снять такого пациента.

Еще причина, по которой я ограничиваю общение с некоторыми родственниками: все реагируют на стрессовые ситуации по-разному. Кто-то может упасть в обморок. Кто-то – и такое бывает – начинает вести себя агрессивно, угрожает медперсоналу, дает «бесценные» рекомендации. Я помню, как на руках моей жены умирала моя мама. Ей было 84 года, смерть была уже ожидаема, потому что у нее было обширное кровоизлияние в мозг. Но когда это произошло и мне пришло сообщение от супруги, - я в это время был на планерке у главного врача, - я полностью потерял контроль над собой. Несмотря на мой реанимационный опыт и изначальное понимание неизбежности этого события.

У обывателей бытует мнение, что родственников не пускают в реанимацию, потому что они приносят с собой микробы. Это не совсем так. Микробы «домашние» и микробы в реанимациях - это как пионеры по сравнению с убийцами-рецидивистами! Поэтому посетителей в больницах заставляют надевать бахилы и халаты не для того, чтобы они не принесли туда микробы, а для того, чтобы не унесли оттуда домой.

Следующая причина, по которой впустить родственника в палату – это проблема: вокруг каждого пациента много проводов, шлангов, катетеров, капельниц, сложных и дорогих аппаратов. Разрыв любой из этих трубочек может лишить больного последнего шанса выжить. Поэтому, когда приходит родственник, обязательно должен рядом присутствовать кто-то из медперсонала. Но вы же понимаете, что невозможно заложить на это время, не прописано это в функциональных обязанностях врачей и медсестер. Ведь в реанимации регулярно возникают ситуации, когда весь персонал должен мобилизоваться, если кто-то вдруг «заумирал» или экстренное поступление нескольких тяжелых пациентов - тут уж не до родственников.

В отделении реанимации ожогового центра 5 палат, 12 коек. Но случаи бывают разные. Вспомните прошлый апрель в Хакасии или взрыв на Ачинском НПЗ. Всех пострадавших привозят к нам. С каждым родственником рядом не постоишь.

Можно по-разному классифицировать родственников пациентов, лежащих в реанимации. Мало близких, которые, приходя в реанимацию, задают вопрос «Чем мы можем помочь?». Таких единицы. Они не ворчат, не конфликтуют, не жалуются. Подходят к медсестрам и спрашивают: «Девочки, чем помочь?». Чистят зубы больному, подмывают, перестилают. Вот это – реальная помощь.

До сих пор помню женщину, которая лет 10 назад лежала в нашем отделении со своим внуком, мальчиком лет трех. Бабушка, которая приехала из Белоруссии, ухаживала не только за ним, но и за всеми остальными детьми в палате. Подмоет ребенка, освободит судно – и ни одного лишнего звука от нее. И однажды в ходе разговора у нее «выскочил» какой-то сугубо врачебный термин. Выяснилось, что она доктор медицинских наук, очень известный профессор-гематолог. Я спросил, почему же она скрывала это, а она ответила: «Я здесь не профессор, а просто бабушка». Это удивительный случай. Если бы все родственники были такими…В основном же говорят: «Хочу посмотреть», и обязательно спрашивают: «А что у него обожжено?». Это волнует больше, чем возможность помочь.

Особая ситуация, когда в реанимации находится ребенок. Но, к сожалению, сейчас много мам, которые ложатся в больницу не по уходу ЗА ребенком, а по уходу ОТ ребенка. Они уходят курить, устраивают какие-то склоки друг с другом или с медсестрами, игнорируют рекомендации и просьбы персонала. А если вдруг ребенок с тяжелыми ожогами, в которых зачастую виновата сама мама, погибает, она начинает нас же обвинять, что не спасли.

Многие родственники пишут анонимные жалобы – сейчас это распространено. Увидят, что у пациента привязаны руки к кровати, не разберутся, что это сделано для его же блага – он в полусознательном состоянии вырывает из себя капельницы - и строчат жалобы в Минздрав: «Они там издеваются над больными!». Вот в советской психиатрии был официальный диагноз – «Сутяжничество». Сейчас такой диагноз уже не ставят, но больные никуда не делись.

В целом, я считаю, что инициатива нашего президента понятна, но пока далека от реалий российской медицины. Да, за границей реанимации более открыты для посетителей. Но нельзя сравнивать нашу медицину и нашу систему работы реанимационных отделений с западными. Там общество другое, другое воспитание, другой менталитет. У нас же весь последний век истребляли интеллигенцию: кто уехал, кого посадили, кого расстреляли, кто погиб на войне. Теперь, чтобы приблизиться к тому генофонду, нужны, во-первых, непреклонная воля государства, а, во-вторых, время, много времени, смена нескольких поколений.

И стремление понять друг друга должно быть. Только тогда реанимационные отделения станут максимально открыты для конструктивного общения с родственниками.