С Ириной Богушевской можно разговаривать часами. Для «Делового квартала» певица чуть приоткрыла «кухню» профессии: как отказаться от «костыля» работы по найму и сделать хобби своей жизнью.
Когда заходит речь о гонорарах артистов, ценах на билеты, часто вспоминают расхожую максиму «Художник должен быть голодным»…
— Да, популярная позиция, которую, мне кажется, толкуют таким лобовым прямолинейным способом. А на самом деле она про то, что художник должен быть голодным до жизни, до впечатлений, до чувств и эмоций. Если автор этого наелся, мы сразу видим, как творец в нем кончается. Для меня сейчас эта тема очень горячая, я даже села писать книжку про сонграйтинг.
Есть такое прекрасное английское выражение singer-songwriter, оно не переводится на русский язык абсолютно точно: это тот, кто сам себе пишет песни. Не бард, не автор-исполнитель, хотя это практически калька, ни поэт-песенник – переводы не дают точного представления об этой профессии. По именам – Боб Дилан, Джонни Митчел, Леонард Коэн, Стинг называет себя сонграйтером. И я много занимаюсь вопросами того, что по-английски красиво называется writer’s block, по-русски хорошего перевода нет — «писательский затык» или, как Марта Кетро предложила назвать его, пистык. Потому что когда он наступает – это катастрофа, настоящая катастрофа. Об этом и Стинг говорил в своей лекции на TedX, Джордж Мартин, по книге которого снята «Игра престолов», жаловался на то, что это происходит регулярно. Вообще в нашем цеху про пистык говорить не любят, потому что это самый кошмарный сон.
Идея книги возникла после вопросов зрителей на концертах. Мой любимый: что появляется раньше – музыка или стихи? Часто спрашивают, как найти свою фишку; как поверить в себя; как понять, что ты пишешь хорошую музыку и стихи… Оля Арефьева недавно написала на Фейсбуке огромный пост о том, как в юности ей не с кем было обсудить свои песни, не с чем было сравнивать, делает она что-то стоящее или нет?
И я начала писать про это все на своем примере, потом меня как Остапа понесло, я пошла на курс сонграйтинга, есть такой легендарный колледж Беркли, где учились лучшие джазовые музыканты, там есть онлайн-курс, ведет его некий Пэт Пэттисон (www.patpattison.com), автор прекрасных песен, его ученики получают Грэмми.
Курс о том, как «писать без затыков»?
— Не совсем. Когда ты молод и из тебя брызжет, важно, скорее, как писать, и веер возможностей: чтобы самовыражаться; чтобы заполучить человека, который тебе нравится; или ты хочешь прославиться и заработать все деньги мира. В зависимости от этого ты работаешь в каком-то направлении.
Когда я училась в университете, у меня даже мысли не возникало о том, что мои песни нужны еще кому-то. Потом был театр МГУ, где я начала их петь со сцены, и выяснилось, что люди откликаются, что им это зачем-то нужно. Но только когда я написала песню «Рио-рита», поняла, что делаю что-то настоящее, что это уже не хобби. До этого момента было все как-то так-сяк, я выясняла отношения с собой, с дорогим мирозданием, а потом поняла, что мне дали огромный аванс, который надо отрабатывать.
Рио-Рита
Хочется системно упорядочить свои ощущения. И еще немножко спасти русский язык. Сейчас очень много народу пишет тексты, песни, и многие делают это так, что мне прямо уши царапает.
Периодически встречаю страшные дискуссии о феминитивах, возмущение, как можно говорить «авторка», «режиссерка», при этом официантка и студентка никого не смущают. Есть языковая игра, есть ситуации, когда язык адаптирует какие-то новации, появляются и исчезают в никуда чмоки, вкусняшки, ухтышки. А есть грубое нарушение базовых конструкций, язык – это очень строгая конструкция. Мне в одной книжке встретилось выражение: ее рот был окружен алыми губами. Я аж подпрыгнула: как это???
Чаще всего такие вещи встречаются в поп-музыке. Есть прекрасная Полина Гагарина, которую я очень люблю, и у нее в одном из хитов: «Мы стали выше головы». Мы не можем стать выше головы, мы можем прыгнуть выше головы, а стать — технически невозможно, разве что встать на уши, но это уже совсем другая история. И человек, который это написал, искренне не понимает, что так не говорят. Такая вот языковая глухота.
Красноярск – это особый город в моей творческой судьбе. Альбом «Нежные вещи» вышел благодаря компании «Енисейтелеком», которая полностью оплатила производство. Как только мы получили деньги, сразу же засели в студию, писали, вообще забыв про форматы – как на душу легло. И он оказался едва ли не самым удачным: с него начались большие залы, гастроли.
Короче, у меня накопилось! Я пишу тексты, песни, мелодии, аранжировки, перевожу, много лет ставила песни, работая диджеем на радио, поскольку мы сами программировали эфир, отслушивала тонны музыки. Что я еще делала с песнями? Рассказывала о них в интервью, сама брала интервью. Хочу теперь поговорить с прекрасными отечественными сонграйтерами о том, как они это делают. Мне страшно нравится, как работает с языком Катя Айова, она очень свободна в музыке и в языке, у нее очень образные тексты. Есть прекрасная Маша Чайковская. Есть Оля Арефьева и БГ, которого причисляют к рокерам, но он гораздо богаче. У меня целый список лежит, с кем хочется все это обсудить.
Тот самый момент, когда вы поняли, что хобби будет основным занятием в жизни, — насколько легко психологически он вам дался? Уйти из «зоны комфорта» в свободное плавание?
— Мне дали волшебный пендель, в этом смысле повезло. Я планировала как: заканчиваю философский факультет, буду, скорее всего, преподавать историю философии где-нибудь – в идеале актерам или музыкантам, ну или старшеклассникам. И буду как Никитины: днем науку толкают, а вечером поют. Я совершенно не представляла, что значит, заниматься музыкой профессионально, и сколько сил это забирает: все, что есть. Музыкальный проект – это вся твоя жизнь, и когда немножко останавливаешься, тебя сносит.
У меня был театр МГУ, потом в 90-е диджейство, чтобы зарабатывать деньги, плюс работа на музыкальном радио. А вечерами я играла концерты. Потом на одной радиостанции меня невзлюбила редакторша, начала ко мне страшно придираться, и когда я пошла к начальству говорить, что меня здесь бьют ногами, сделайте что-нибудь, и поняла, что защищать меня не будут, ушла в никуда.
Это и стало волшебным пенделем. Надо будет найти эту редакторшу и подарить бутылку шампанского, я ей очень благодарна. Иначе так бы и ходила с этим костылем. Когда есть профессия, которая держит на плаву, дает стабильный заработок, ты не свободен. Ходить ходишь, а бежать не можешь, а взлететь тем более.
Сейчас взлетаете?
— Летаю, но «низэнько». Сейчас не самый легкий момент в проекте, базовая причина в том, что в последние шесть лет я была сильно занята своей несчастливой личной жизнью, а тут надо грести, грести и грести. Я ужасные себе вещи позволяю – уйти на три месяца из соцсетей, если сижу и пишу. А этого делать нельзя, ты должен фигачить, возить как ишак свою тележку каждый день. Мы давно не записывались, хотя надо, у нас накопился вагон новых песен, но это затратное дело – к слову о голодных художниках. Не узнавала, какие расценки в этом году, но в прошлом мы намониторили какие-то чудовищные цифры.
Да что там: проект «Детская площадка» — двадцать трех-, четырехминутных песен стоили в производстве миллион двести еще старыми, «докрымскими» рублями при курсе доллара 28-32 максимум!
Бывает, срываются гастроли из-за того, что музыканты заняты в других проектах. Есть пул артистов – Стас Михайлов, Баста, Лепс, Елка, которые могут себе позволить взять музыкантов на зарплату, я не могу. Поэтому они всегда где-то играют. И когда такое происходит, я начинаю думать: фонограмма и балет! В конце концов, если танцор подвернул ногу, никто и не заметит, сколько их там в кордебалете – пять или шесть. А у нас беда в том, что один не может – и вся музыка сломалась. Взять другого музыканта на замену – это значит, подготовить его. Ребята, с которыми я сейчас езжу, со мной 15 лет, Денис, гитарист — 4 года. Вместе они играют порядка 100 песен, со Светой, пианисткой, можем сыграть где-то 250.
Один из красноярских друзей – Александр Рыжов, мы часто переписываемся. Это специалист если не мирового масштаба, то как минимум один из лучших промоутеров в России.
Помню, сломала руку, но мы не стали отменять концерт в Доме кино, украсили мой гипс бранзулетками какими-то и спели песню про зайцев. Ее знали все, она на слуху. В моих песнях есть сложные гармонические ходы, паузы, это надо репетировать, и это тоже деньги – за аренду репетиционной базы.
И всякий раз, когда я думаю про фонограмму и балет, понимаю, что не получится: это дворцы спорта, плазменные экраны, это другой жанр, мы играем совсем иную музыку.
Мы живем в открытом мире, есть интернет, пираты и презрение к интеллектуальной собственности, и зарабатывать продажей альбомов, наверное, сложно?
— Пик ситуации, когда было невозможно зарабатывать альбомами, прошел лет пять назад, когда действительно мы все были в растерянности: ты сегодня это выпустил, оно завтра ушло в народ. И артисты вынуждены бесконечно мотаться по гастролям.
Мне кажется несколько последних лет выровняли ситуацию. В Штатах, например, вышел концерт Арианды Гранде, и в первый день – полтора миллиона скачиваний, небесплатных. Даже по доллару – это огромные деньги. И у нас тоже растет уважение к исполнительскому труду.
Торренты остались, это страшное зло, есть люди, которые принципиально не платят. Считаю, что это такое быдлячество, гопничество. У меня весь софт в компьютере легальный, купленный за деньги, подписки на Нетфликс, Амедиатеку, другие ресурсы. Это и собственное спокойствие и надежда, что сейчас я заплачу деньги авторам, а потом кто-то заплатит мне.
Мне везет с публикой: люди часто пишут: «Когда выйдет новый альбом? Мы хотим его купить». Это кредитоспособная публика с высоким уровнем этичности.
Ваш последний пока альбом «Куклы» показался мне довольно мрачным…
— Да, он таким и задумывался! Ели бы у меня стояла задача проиллюстрировать моэмовскую книжку «Бремя страстей человеческих», то альбом подошел бы идеально. «Зависть», «Гнев», «Песня одинокой матери», песня «Балчуг и Арбат», после которой я просто в клочья, спела ее на концертах несколько раз и больше не буду.
«Не мы играем музыку – она играет в нас» — это все из жизни, based on true story.
Была осень, уже не помню, какого года, я сильно простудилась, гайморит, отит, но, чтобы никого не подводить, мы не отменяли концерты. И к началу января после заказника в Палермо я уже совершенно больная приехала на гастроли в Ригу. Меня три дня таскали к фониатору, делали горячие уколы в связки – когда тонкой иглой пшикают адреналин. И вдруг на концерте, во втором отделении ребята заиграли «Шелк», а у меня из горла выходит сип…
Мы начали заново, и от ужаса, на адреналине, я допела еще сорок минут, но потом рухнула за кулисами и сказала: простите, парни, концертов больше не будет.
После этой истории я совершенно осознанно решила собрать все боли и разочарования в одну корзинку, записать и забыть напрочь, убрать из своей жизни.
И это сработало!
Мы сейчас играем «Ловушки», потому что это все-таки бодрая песня, и «Куклы» — хорошая выходная ария. Она все-таки, хоть и очень отчаянная, но про то, что музыка – это тяжелый, горький и прекрасный хлеб. Этот особый момент единения с залом – когда у вас «всё было» — это мой наркотик, я на нем торчу.
Куклы
Автор: Наталья Кобец